премьер-лига Великобритания Манчестер Сити Перт Глори Лидс Норт Куинсленд Фьюри Муангтонг Юнайтед Робби Фаулер Футбол
***
Благодарности и пролог
…
***
До сего времени люди спрашивают, не Токстет ли сделал меня. Я не понимаю, что на это ответить. До того времени, пока у меня не возникла своя 1-ая квартира на Альберт Доке, я нигде больше и не жил, так что я не могу сопоставить собственный дом юношества с хоть каким остальным местом. Я вырос в двуэтажном доме на одной из основных магистралей, Виндзор Стрит и когда мне было лет 10 либо около того, мы переехали на Хьюсон Стрит, неподалеку от Парк Роуд. Там жили я, моя старшая сестра Лиза, наш Энтони, который был на пару лет молодее меня, а позднее возник и Скотт.
Наша Лиза была наилучшей старшей сестрой, о которой можно было лишь грезить (и до сего времени ею является). Она была не из тех императивных старших братьев и сестер, которые постоянно отчитывают и унижают тебя. Когда мы росли, Лиза была мне больше подругой, а позже, когда мы стали старше, я постоянно мог побеседовать с ней и получить от нее неплохой совет. И, также как и я страстно обожал «Эвертон», так и наш Энтони был безумным болельщиком «Ливерпуля». Родившийся в 1980 году, он начал врубаться в футбик как раз в то время, когда Повелитель Кенни строил ту невероятную, всепобеждающую команду, состоящую из Джона Барнса, Рэя Хоутона, Питера Бердсли и Джона Олдриджа (и скоро у Энтони тоже покажется кто-то ближе к дому, за которого он мог бы поболеть!).
Мир моего юношества простирался от спортивной площадки на Аппер Уорик Стрит до молодежного клуба на Парк Роуд. И вот он я, с самого первого свистка — обычный, уличный и любящий футбол юноша из Токстета. Вся моя семья жила в районе Ливерпуля 8 и мне нравилось расти там.
Токстет, естественно, стал всемирно известным (либо грустно известным) опосля беспорядков в июле 1981 года и, как и почти все остальные внутренние части городка, у него были свои трудности в протяжении почти всех лет. Скаузеры нередко именуют себя «Северными Эндерсами» либо «Южными Эндерсами». Джейми Каррагер и Стив Макманаман — это незапятнанный северный вариант, но я из утонченной южной части городка. Районы Токстет и Дингл, известные местным жителям как Грэнби либо Ливерпуль 8 — это район, который тянется от родильного дома на верхней Парламент Стрит вниз мимо англиканского собора, прямо до реки Мерси и до Принцесс Парка. Река и море сыграли гигантскую роль в развитии Токстета как района и как общества. От величавых старенькых купеческих вилл вокруг Бельведер Роуд и Принцесс Драйв до густых террасных улиц Дингла, в Ливерпуле 8 постоянно были дома разных формаций и самое обширное смешение народов — ирландцев, ямайцев, филиппинцев, ганцев, валлийцев, нигерийцев, сомалийцев… Все эти цивилизации и почти все, почти все остальные отыскали в Ливерпуле 8 собственный дом, добавив к местному колориту что-то свое.
Токстет, в каком я вырос, был твердым, насыщенным, многокультурным обществом — сплоченным и, я полагаю, мало подозрительным к чужакам. Но он был «обществом» и им и является на данный момент и родом я конкретно оттуда. Я понимаю куда клонят интервьюеры, когда спрашивают меня о Ливерпуле 8, они считают, что это пространство было таковым грубым и бедным, что я, обязано быть, отчаянно желал оттуда выкарабкаться. Никак нет! У меня было совсем обычное, счастливое детство. Я никогда не ощущал себя обнищавшим, заброшенным либо еще кем-то. У меня постоянно были самые наилучшие бутсы, я постоянно улыбался и во всем, которые я могу придумать, я был просто еще одним обычным ребенком, который жил ради футбола. Но опосля, этих же репортеров замечают на улицах, на которых я вырос и на их эквивалентах в Лондоне, Манчестере, Белфасте, Ньюкасле либо Глазго — и опять и опять, это улицы, на которых взращиваются футболисты. Поглядите на Рахима Стерлинга либо Деле Алли сейчас; Стивена Джеррарда и Уэйна Руни; Газзу [Пола Гаскойна], Пола Инса, Алана Ширера из моего времени; Кенни Далглиша, Иана Раша и дальше к Джимми Джонстону и Джорджи Бесту… тут есть определенная закономерность, не так ли? Все это мужчины из рабочего класса с городских улиц либо из новейших городов и городских поместий и они все весьма, весьма желают быть футболистами. У их нет никакого запасного плана для отступления. Они желают этого и желают как безумные.
Таковым был и я: родился и вырос в центре городка, помешанный на футболе. Я не понимаю, есть ли прирожденные футболисты, но футбик был практически всем, о чем я задумывался и единственной вещью, которой я занимался с того денька, как научился ходить. Кто-то может сказать, что я никогда не был намного резвее, чем в те деньки, когда я под стол пешком прогуливался, но боже, как я желал играться! Так вышло, что в детстве у меня были маленькие трудности с подвижностью. Это достаточно всераспространенная вещь, но я родился с «щелкающим» бедром, что является всего только незначимым недостатком строения, который в наши деньки будет увиден при рождении и вылечен исправительными скобами. Мать водила меня к различным докторам и консультантам по этому поводу, но все сходились на том, что природа все сама исправит. По сути, я рос с мало неровной походкой в течение тех первых пары лет жизни, хотя все это уладилось {само по себе} еще до исходной школы. В детстве у меня была и астма, но ни она, ни мое бедро не могли удержать меня дома. У нас была спортплощадка, кусок земли прямо напротив наших двухэтажных домов — его превратили во всепогодное поле, когда мне было около восьми и я обычно находился там с мячом днем и деньком и ночкой. Я от всей души верю, что все, что вышло позднее, берет свое начало от этого малеханького клока зеленоватого (либо кофейного, когда в зимнюю пору шел дождик) гумуса. За эти годы я побеседовал со почти всеми игроками, у каких было схожее прошедшее и у всех у их есть практически таковая же история. Любой из нас допоздна был на улице с мячом, приклеенным к ногам, играл всюду и постоянно, когда лишь мог, пока не осталось никого, с кем можно было бы играться. Я помню это чувство печалься, практически схожее на предательство, когда крайний из моих компаньонов гласил, что он должен идти домой. Я жил в доме прямо напротив данной спортплощадки, так что за мной постоянно присматривали мать, сестра либо кто-то еще, но я никогда не желала уходить домой.
В протяжении почти всех лет люди спрашивали, как для тебя удается лупить по мячу так чисто, так очень и с таковым маленьким замахом? Я думаю, что ответ находится там, на этом грязном клоке земли, где я изо денька в денек пробовал какие-то маленькие трюки. Я пробивал мяч различными методами, передавая энергию от различных частей собственных ног. Никакой науки в этом не было, это был быстрее вариант, когда я пробовал развлечь себя, следя, что произойдет, если я ударю по мячу сбоку либо щечкой заместо подъема. Помню как помыслил: «Ух ты, смотри, как он закручивается, когда вот итак вот врезаешь по нему!» И с течением времени, если ты делаешь что-то довольно нередко, то это точно тебе становится легче — и это умение становится очередной стрелой в твоем колчане. Потому, когда мне не с кем было играться, я с таковым же наслаждением упражнялся со всем сиим в одиночку, обводя воображаемых конкурентов, ударяя мяч о стенку, ловя его, пробивая его, подбрасывая его и так дальше. Даже когда мне было восемь либо девять лет, я играл против юношей 14, 15, 16 лет и постоянно мог постоять за себя. Я был весьма небольшой и щуплый и хотя все конкуренты были больше и посильнее, им было тяжело отнять у меня мяч. Нет, по сути я никогда не был моментальным — естественно, не на расстоянии в наиболее 20-30 метров — но я был резв в зоне ворот и вокруг нее. На расстоянии пяти-десяти метров я стремительно воспринимал решения, равно как и работал ногами и это ключ к тому, чтоб забивать голы. И, на сколько я помню, ворачиваясь далеко-далеко вспять, я постоянно и повсевременно забивал голы.
Ровно с тех дней, когда я играл импровизированные матчи, я стал «первым выбором». Это когда все мы выстраивались в очередь — будь то игра во время школьных каникул либо одна из тех длинноватых, горячих игр во время летних каникул — меня постоянно выбирали первым. Дело не в том, что я как-то хвастаю, а в том, что капитан иной не выбравшей меня команды обычно сходу же начинал стелить для себя соломку: «Сейчас у нас нет шансов.» Итак вот, я с самого ранешнего возраста считал себя неплохим игроком. Не считая того, со мной обычно весьма грубо обращались, что является очередной лакмусовой бумажкой того, начинает ли уже твое имя играться против тебя — собственного рода многосмысленный любезность. Огромную часть времени я просто отскакивал от подкатов либо, если меня все-же цепляли и валили на землю, то я стремительно поднимался и бежал далее. По сути меня это совершенно не волновало. С течением времени я научился предугадывать одичавшие подкаты и или воспринимал вызов, или перепрыгивал, или менял направление. Спустя некое время это просто становится очередной частью твоего игроцкого вооружения — познание того, что грядет и как этого избежать либо амортизировать это.
Годы спустя, в рамках собственной проф лицензии, я написал диссертацию по вопросцу о Природе либо Воспитании: появляются ли самые наилучшие игроки с исключительным природным талантом либо мы можем натренировать игроков до уровня элиты? Мой аргумент был такой: в то время как степень естественных возможностей дает игроку фору, конкретно практика, практика и снова практика выводит его на самый высочайший уровень. Месси в возрасте 7 лет: дриблинг с теннисным мячом, туда-сюда, левой ногой, правой ногой, туда-сюда. Бекхэм остается опосля тренировки лишь для того, чтоб попрактиковать штрафные удары. И вот я со своим отцом Бобби на поле на Аппер Уорик Стрит увлечены обыкновенными делами. Мне все гласили (и папа гласил мне довольно раз!) что сам он был весьма неплохим игроком. Он играл в центре поля за «Никосию» в Южной Лиге Ливерпуля и сталкивался с несколькими прекрасными командами и некими весьма неплохими игроками. У моего отца никогда не было никаких амбиций, не считая как услаждаться игрой, играться и глядеть, но он вдоль и поперек знал собственный футбол. Он с самого ранешнего возраста лицезрел, что у меня есть талант и больше, чем кто-нибудь иной, хлопотал о том, чтоб я растрачивал часы на тренировки и работал как безумный, оттачивая эту природную способность.
В летние месяцы на площадке проходили такие огромные игры в футбик, где смешивались все ребята со всего нашего района, всех возрастов и размеров. Рядом с нами жила большая сомалийская община и сомалийские мужчины так обожали играться, что нередко приходили прямо с молитвы, все еще в парадном облачении и наилучших туфлях. Я воспринимал роль в этих играх, которые, чудилось, продолжаются целый денек, команды по 20 человек и даже на этом уровне я забил несколько неописуемых голов. Папа с самого начала сообразил, что у меня все есть нужное, чтоб стать игроком. Он лицезрел, что я могу ускоряться с места, практически обвивать игроков с различных сторон и расстреливать ворота конкурента, потому он работал со мной к тому же еще, концентрируясь на моих мощных сторонах, равно как и на всех слабеньких местах. К примеру, в те деньки я был совершенно небольшим, потому он смотрел, чтоб я практиковался в ударах головой: «Лишь поэтому, что ты небольшой, не означает, что у тебя не будет шансов отлично пробить головой, так что давай убедимся, что все твои умения будут идти в расчет», – гласил он. И я забегал слева, позже справа, а он кидал мяч под различными углами и с разной скоростью, заставляя меня изменять форму тела либо начальное положение либо просто мне нужно было стремительно реагировать на мельчайший шанс.
Единственное, в чем мой отец был непреклонен, так это в том, чтоб мне было комфортно играться обеими ногами. Я был прирожденным левшой, я мог вести мяч, лупить по воротам, пасовать — все это я делал собственной левой ногой, что постоянно числилось огромным преимуществом в те деньки, но папа заставлял меня работать на поле над собственной правой ногой. И он совсем не был должен меня заставлять — я сам желал над сиим работать, я желал быть так неплохим игроком, как это может быть. Но поначалу я был ходячим шаблоном игрока, чья 2-ая нога была предназначена лишь для того, чтоб на нее опираться. Мне это было вправду неловко, даже базы попыток пробить по мячу правой ногой — не говоря уже о том, чтоб лупить по мячу с хоть какой силой, направлять его либо даже забить гол! Идеальнее всего я могу отдать такое описание: это было похоже на то, как правша пробует написать свое имя левой рукою — совсем неудобно и чуждо. Но мой старик отлично знал, что работая, практикуясь, делая из этого обыденное дело я начну «ощущать» мяч не только лишь левой, да и правой ногой.
Мы начинали с того, что я просто лупил с лета по мячу и делал луперы с небольшим и наиболее томным тренировочным мячом. Я подбрасывал мяч впереди себя, а потом или подрезал его с полулета, или выбивал его так далековато и так очень, как мог. И вот что я имею в виду, когда говорю о луперах — это был незапятнанный удар, таковым вратарь выбивает мяч от ворот, удар по мячу снизу, получая лучший контакт с ним и вынося его на максимально большее расстояния. Эта техника была просто весьма действенным методом получения неплохого, мощного сцепления и наиболее естественный вид подсознательного чувства мяча правой ногой. С течением времени, с практикой, это сделалось казаться намного наиболее характерным, пока, в конце концов, я уже не стал мыслить два раза о том, чтоб применять свою правую ногу.
Беря во внимание все, что мы знаем сейчас о спортивной науке и о всяком таком, мы еще лучше осознаем, что мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков) реагирует на повторяющиеся модели поведения. Если мы будем созодать одно и то же опять и опять, мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков) в конце концов поглотит этот заведенный порядок, практически как штрих-код, если желаете, обрабатывая информацию, так что в итоге функция становится «2-ой натурой». Такая была база моей работы о Природе либо Воспитании и такой был я, денек за деньком, ночь (то есть темное время суток) за ночкой, на том поле с моим папой, ударяя по тому тренировочному мячу — левой ногой, правой ногой, правой ногой, левой. Соседи, проходя мимо, обязано быть, задумывались: «И опять он здесь как здесь, небольшой Роберт Райдер — все те же старенькые упражнения, к тому же еще. Дайте бедному ребенку передохнуть!»
Но я никогда не ощущал ничего подобного. Для меня эти занятия никогда не были рутиной, они были тем, чем я желал заниматься, чтоб стать лучше. Это чудилось таковым естественным: если ты хочешь улучшиться и создать последующий шаг, ты должен над сиим работать. Настолько не мало голов я забил за эти годы и, если честно, я забил их в миниатюре на той спортивной площадке — практически, мой 1-ый гол в футболке сборной Великобритании был прямой копией 1-го из этих луперов с правой ноги! Я расскажу для вас о этом позднее, но там была иная петля через школьную и детско-юношескую футбольную систему, чтоб мало сориентироваться сначала, до этого чем начали появляться какие-то проблески…
Источник:
